Серия "Современные рассказы о любви. Мужчины о счастье [антология]"

«Да, похоже, застрял он надолго… Опустив стекло, Роман высунулся под моросящий дождь и вытянул шею, чтобы поглядеть, что творится впереди. То, что он увидел, совсем не обнадёживало – длинная вереница автомобилей, тоскливо посверкивая в пасмурной утренней полумгле рубиновыми огнями габаритов, тянулась до самого Садового кольца. Этакий дракон, изогнувшийся по всей длине улицы. И не сдвинешь его с места, не прогонишь…»

«Её подтолкнул уход мужа. Как-то стронул с фундамента. До этого она была вполне, а после его ухода изменилась. Тяга к чистоте, конечно, присутствовала, но разумная. Например, собаку в гостях погладит и сразу руки моет. С мылом. А если собака опять на ласку напросится, она опять помоет. И так сколько угодно раз. Аккуратистка, одним словом. Это мужа и доконало. Ведь он не к другой ушёл, а просто ушёл, лишь бы от неё. Правила без исключений кого угодно с ума сведут…»

«Вадим стащил краник от самовара и снова попал сюда. Он недоумевал и всю ночь бредил, как ему объясниться за это. «Повезло ещё, что не сто тридцать первая!» – пожалел его кто-то, будто статьи выдавали, как бельё в бане. Но краник немым, нелепым укором жёг ладонь – рецидив! В отчаянии Вадим вздрогнул и счастливо расслабил закаменевшие мышцы, проснулся. До освобождения оставалось несколько часов…»

«Внезапно заводской вахтёр Рома Чеканов стал владельцем замка в Норвегии. Впрочем, слово «внезапно» тут, пожалуй, не совсем уместно: у Ромы и прежде были предчувствия, что в его жизни когда-нибудь произойдёт нечто невероятное. Эти предчувствия иной раз «позвякивали» в бытовых обстоятельствах его жизни, как бутылки в сумке весёлого бродяги…»

«Двое суток шёл скучный, мелкий, совсем осенний дождь. Тучи сгрудились над селом, прикрыли его своими серыми сырыми телами. Берёзы обвисли, улицы опустели и размокли, люди сидели по домам, смотрели в окна. Томились. Утром на третий день дождь перестал, тучи отплакались и растворились, оставив в небе жидкую хмарь; день был тёплый и душный, от земли поднимался парок, ночью опустился туман…»

«Друг назвал меня хомячком. Действительно: собираю крошки, моргаю, сплю, нет поступков и подруги. Есть кредиты, жена, хороший Интернет. Но я не хомяк, я просто жду сигнала. Полного, окончательного сигнала. Как и все резервисты, раз в год прохожу переподготовку. В первый день мы как дети. Карабкаемся друг на друга, визжим, говорим столько, что забываем выпить. Командование не назначает на этот день серьёзных занятий. Немного строевой подготовки и секс…»

«Тайная торговля целебной грязью „Комед“, пятьсот рублей баночка, процветала в санатории „Пнёво-на-Нерехте“, – отметил в своей писательской записной книжке писатель Гдов. Он, кстати, как и его коллега Михаил Булгаков, любил употреблять это слово не в мужском, а в женском, более, по его мнению, созвучном гуманизму, варианте. Са-на-то-рия…»

«Я вышел из офиса своего юриста Олега Паршутина в прекрасном расположении духа и направился в сторону парковки к машине. Это случилось. Мне не верилось, что это случилось. У нас с Олегом наконец-то получилось уговорить Виктора Карабаева – владельца нескольких гектаров земли, расположенных в очень удачном месте на выезде из города, на то, чтобы он продал мне этот участок, и я даже сумел немного сбить цену. Сделка назначена на завтра. Завтра я стану владельцем золотой жилы. Я планирую построить...

«Это был статный дом. Старый, красивый. И парадные у дома были величественные. В такие нужно входить торжественно, с чувством собственного достоинства. На худой конец, меланхолично-вальяжно, поскрипывая дверными суставами петель. Но Артём и Катя забежали в подъезд стремительно, будто от кого-то прячась. Артём громко шваркнул болоньевой ветровкой с клёпками о стену, а Катя некстати звонко стукнула каблуками туфель, перешедших ей от матери, как только она набрала необходимые 38. Вес, размер,...

«В один из вечеров минувшего августа мы с Фрузсиной любовались будапештским закатом, облокотившись на перила цепного моста Сеченьи. Я прилетел около полудня, но города, по уважительной причине, увидеть толком ещё не успел. Уже вспыхивали и разгорались гирлянды огней, обозначая центральные улицы; внизу по Дунаю плыли под весёлую музыку набитые туристами речные трамвайчики. За мостом, в забегаловке у подножия покрытого зеленью холма Геллерт, нас ждали друзья Фрузсины, отмечавшие какой-то праздник,...

«Андрей Андреевич Ворсянкин, бухгалтер садового товарищества „Волна“, имевший лицо честное, но навеки опечаленное десятичными дробями, в ровном расположении духа возвращался с мелкооптового рынка, как вдруг ощутил где-то в области темени зудящее, навязчивое шевеление мысли. Это новое ощущение так испугало Андрея Андреича, что он едва не уронил сумку с двумя банками венгерского горошка и маргарином „Пышка“…»

«Возненавидел эти скользкие, напоминающие чёрную речную гальку кнопки телефона, на которых уже не разобрать ни цифр, ни букв, ведь они стёрты частыми прикосновениями указательного пальца. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, потому что никуда нельзя дозвониться, вот и приходится барабанить по ним до умопомрачения…»

«Найда сидела в коробке из-под бананов и смотрела. Михаил не отворачивался от станка, но знал, что она смотрит, она всегда смотрела. В мастерской пахло деревом, клеем, палёным маральим рогом, растворителем и самодельной восковой свечкой, которую Михаил всегда зажигал, когда работал. За зиму он нажёвывал трёхлитровую банку воска, топил его и катал трескучие и пахучие свечки…»

«О смерти отца Александр узнал во вторник. Вернувшись из института, он приготовил ужин, сходил за дочерью в детский сад, погладил ей платье и ленты на завтра, поработал с текстом своей диссертации, вычеркнув две страницы о шекспировской мистике, на которые до этого потратил целое утро, и уже читал дочери перед сном про каких-то страшных грузинских дэвов, когда на кухне затрещал предусмотрительно унесённый туда телефон…»

«Дождь прошёл. Хотелось ещё большего счастья. И я нашёл его в воспоминаниях. Из далёкого времени, которое сейчас можно назвать детством, мне часто удаётся вспомнить отчётливо одну новогоднюю ночь…»

«Всё началось с того, что мы собрались у меня. Я, Ковров и Баранов. Было это весной. Помню, недавно начался пост. Собрались, значит, мы, и сделалось нам ещё хуже, чем было. Поодиночке мы находились в тоске, а вместе нас и вовсе развезло. У каждого были проблемы. Меня с работы выгнали. Ковров болтался непонятно где, с работой тоже беда. Баранов был актёром. А у них, даже если всё хорошо, всё равно всё плохо…»

«Это было зимним утром в Дарджилинге. Густой туман, всю ночь лежавший на улице, как сугроб, начинал понемногу таять. Утренний променад напоминал прогулку по облакам в каком-нибудь английском провинциальном раю. Архитектура вокруг была исключительно колониальной: банк с имперскими каменными львами, почтамт с красными почтовыми ящиками, чайная лавка, чью витрину скрывал поржавелый железный занавес…»